Валентина Бучок: «Меня заставляли признаться в убийстве Моторолы»

Валентина Бучок - одна из тех гражданских, которых освободили по обмену конце прошлого года.

"Тиждень" пообщался с женщиной, которая получила суровый приговор в суде так называемой ДНР - 17 лет заключения за шпионаж в пользу «иностранного враждебного государства».

Вы жительница Донецкой области?

- Да, я родилась в Донецке, куда когда-то на заработки приехали мои родители из Винницкой и из-под Киева. Здесь я росла, училась и всю жизнь работала электромонтером. Когда начались те непонятные события, не было никаких сомнений, на какой стороне быть. Для меня это аксиома - Родина одна. Невозможно ее менять или выбирать. В 2014-м мы все ждали, что все произойдет, как в Славянске: военные освободят город. Но не тут-то было. Муж и брат уехали в Константиновский район, где у нас осталась небольшая родительская усадьба. Я тоже там оформила социальные выплаты (ибо являюсь инвалидом третьей группы), но на три дня в неделю возвращалась в Донецк, ведь имела там официальную работу. Тогда была очень странная ситуация: мы должны были работать в оккупированном городе, хотя большинство руководства ДТЭК спешно выехали в другие города. Нам платили нашим гривнами на карту украинского банка, но не объясняли, что вообще происходит. Я несколько раз писала заявления руководству с просьбой объяснить, как себя вести: выезжать, оставаться. У меня предпенсионный возраст - нельзя просто так взять и уволиться. Но ответа не получала. Нам только сказали: переговоры продолжаются на высшем уровне, работайте. И мы работали. Почти каждый день на вызовах случались инциденты, порой и с оружием. Посещаешь квартиры проверить счетчик, а оттуда выходит какое-то быдло с автоматом и говорит: «Ты шпионка, ни одна украинская компания здесь  работать не будет! Еще раз придешь - убью! ».

- Что было самым трудным тогда в Донецке?

- Атмосфера. Меня пугали даже не обстрелы, а люди. Когда вокруг неожиданно появляются зомби, не хочу и не могут думать. Это очень противно, когда в магазин вбегают какая-то женщина и кричит во все горло: «Бегите, бандеровцы идут!». С такими уж не о чем разговаривать. Но я обычно не молчала свою позицию прятать не могла. Я не видела Донецка без Украины! Поэтому всегда говорила тем, которые кричали, что Украина плохая: «А что ты сделал, чтобы она стала лучше?».

Я понимаю, что у нас очень тяжелый регион: многие люди были сорваны с корнем, а освоиться на другом месте уже не смогли. Помогли в антиукраинской отношении руководители области, которые в разное время спекулировали острым языковым вопросом и связями с Россией. Партия регионов всегда выигрывала выборы именно благодаря антиукраинской риторике. Это они выводили на улицы людей, настроенных против Украины. А когда Донецк оккупировали, все успешно переехали в Киев. И, смотрите, им не нужен переводчик: оказывается, они спокойно могут жить среди «бандеровцев» и все понимать языке. А люди остались в оккупированных городах без денег, работы, связи и каких-либо перспектив.

А какие люди остались в оккупации?

- Разные. Я знаю тех, кого уже нельзя спасти от зомбирования. Но есть много моих знакомых, которые ждут, когда город освободят. Ведь кто-то может выехать по объективным причинам, а кто-то принципиально остается, потому что, условно говоря, хочет встретить нашу армию с цветами. Я тоже, например, не собираюсь покупать жилье. У меня в Донецке осталось две квартиры. Верю, что обязательно вернусь. И не надо бояться этих зомби, они пусть нас боятся. И тогда я тоже хочу стать полезной: как местная, буду выявлять, кто есть кто. Чтобы те, кто пытал и убивал, не успели перекраситься и избежать наказания.

А как вы попали в плен?

- Это закономерно, я считаю. Потому  что язык за зубами не умела держать. Вот увидела, как в одном из районов Донецка оккупанты приводят «Грады» для обстрела другого, и начала на работе вести агитацию, чтобы они, дураки, не велись на фейковые заявления боевиков.

Но взяли меня на улице, когда я шла на задание по работе. Я имела карту, потому что так проще искать нужный адрес. Вот эта карта и стала для меня роковой: какой-то человек, увидев, что я присматриваюсь к таблички с номером дома, схватил меня за руку и вызвал так называемую милицию. Меня привезли в Ворошиловский РОВД, где раздевали, обыскивали и унижали, называя ахметовским шпионом. Затем позвали «мгбешников», которые долго рассматривали мой телефон. Но там содержалось очень мало контактов, потому что это был новый аппарат, куда я еще не успела внести все номера. Это их очень насторожило, сказали, это точно телефон агента СБУ!

В кошельке нашли только гривны и мелкие доллары, а российских денег не было. Ну это вместе с картой и сложилось в картину агента враждебного государства. Мне натянули на голову пакет и повезли в «МГБ». Там несколько часов подряд, не снимая пакета, без воды и возможности сходить в туалет, выбивали признание о том, что я убила Моторолу. Я была одета очень тепло, потому что по работе приходится целыми днями быть на морозе, а в комнате +25.

Я уже почти теряла сознание от удушья, было очень трудно. Я помню, что говорила: «Подпишу что угодно, только внесите меня в списки на обмен».

А потом меня отвезли в тайную тюрьму «МГБ», которую сделали в помещении бывшего фонда «Изоляция». Там здание заводоуправления переформировали в тюрьму. Меня поместили в одну комнату с Галиной Гаевой, которую тоже обменяли в декабре, и Татьяной Гончаровой, до сих пор в плену. Там процветало реальное рабство: узники разгружали оружие, мыли машины, делали всю тяжелую бытовую работу. Я отказалась, сказала, что не раб. Тогда меня отправили в карцер, где специально все сделано так, чтобы человек потерял человеческое достоинство. Например, камера нацелена на место, где надо справлять естественные надобности. И я отказалась от еды: нет нормальных условий для туалета - не буду есть. Меня вернули в камеру к девушкам и больше не заставляли работать.

А где вас допрашивали, перед тем как объявить такой суровый приговор?

- Меня водили на допрос раз пять. Как-то приехали российское телевидение, журналисты меня спрашивали: «Как вас завербовало СБУ?». А я, возможно, была бы и рада, если бы имела возможность помочь стране, но меня никто не вербовал! А еще было очень смешно, когда они интересовались, как можно остановить войну. Я тогда честно сказала: закрыть границу. А они мне стали рассказывать, что мою Украину придумал Ленин ... Потом они смонтировали ролик с того разговора, где показывали меня как агента враждебного государства. Вот такая «правоохранительная» система.

Я писала ходатайство в их мультяшные «прокуратуры», жаловалась, что у меня вынесли все из квартиры. Они отписывали, что не знают, кто бы это мог сделать. А что тут думать: кто еще в час ночи, в комендантский час поехал туда с ключами, которые были в моей сумочке? Соседи рассказывали, что когда все это выносили, камуфляжные отбросы кричали: «Чтобы не кормили укропских котов», у меня там два кота осталось.

Я упрямая: забросали их различными исками и заявлениями, чтобы на суде присутствовали международные организации и журналисты. Но они даже не допускали ко мне украинского адвоката, а та, которую они предоставили, ненастоящая, как и вся их кинокомедия. На суде моего знакомого допрашивали, он не мог слова сказать. Я ему кричала: «Да говори, что я за Украину, чего боишься?». И судьи я сказала тогда: «Вы шьете дело белыми нитками, так шейте уже быстрее». Ну вот и отдали мне 17 лет за шпионаж. А потом меня перевели в СИЗО, где началась так называемая пророботка, я шла под грифом «идейная». Условия были такие ужасные, что это даже представить трудно: мне ноги пожрали пруссаки были огромные раны. Спала я на тоненьком матрасе, без постели, у меня даже кружки с ложкой не было.

 - Как случилось, что вас внесли в списки на обмен?

- Я точно не знаю, но, видимо, это зависит от активности родственников. Только я пропала, мой муж написал заявление в Бахмутский участок, поэтому о том, что я в плену, знали. Многие просто не делают этого, потому что не верят, что такое может сработать. В ночь на 27 декабря мы, конечно, не спали. Накануне мне и Гаевой дали бумаги, где мы написали, что не имеем претензий к СИЗО. А утром мы были уже готовы ехать. Вещей было немного, я не могу передать, какой запах они приобретают в тюрьме. Он въедается, от него невозможно избавиться, как и страшных воспоминаний. Утром нам выдали справки о помиловании от Захарченко, погрузили в автозак, как мешки с картошкой. Я на прощание сказала: «Я еще вернусь. На танке ». Затем мы несколько раз останавливались, чтобы забрать еще ребят. Очень волновались, чтобы не сорвался обмен. Когда нас высадили на какой поляне, я сразу узнала: это где-то около Майорска. Конечно, обрадовались, когда увидели наших. Нас покормили, потом мы полетели в Харьков, затем в Киев. Но ощущение свободы родилось не сразу, потому что испытания у каждого было очень тяжелым.

Вас встречали родные?

- Нет, в Киеве нас обследовали и полечили, а потом я вернулась в Константиновку, где уже ждал муж. Это хорошо, что мне хоть было куда. А многим гражданским, которых уволили вместе со мной, вообще некуда идти: их дома и родственники остались на оккупированной территории. Представляете. Мне даже моих котов «укропских» из Донецка привезли добрые люди, только меня освободили!

Деньги, которые обещали пленным, так и не дали: ждут какие-то списки СБУ, где будет написано, кому выделяется помощь. Областная власть привезла дров, поэтому мы не замерзли. И на этом спасибо. Муж сейчас пытается получить статус УБД, потому что пока я была в плену, он пошел добровольцем в батальон «Донбасс» и отслужил год. Мне на допросах пришлось говорить, что у меня фиктивный брак, потому что если бы кто-то узнал, что у меня муж воюет, то 17 годами точно не ограничилось бы. Моя трудовая книжка так и осталась в оккупированном Донецке, меня не увольняли, но и зарплату за эти месяцы я тоже не получила.

ВДТЭКговорят,чтовообщене знали, чтоявплену, поэтому отнихтожепомощиникакой.Ноничего,мыдержимся.Ятожепошлав армию,номнев военкоматесказали,чтостарая.Аядумаю:зачемтаммолоденькиедевушкипростужаются,лучшевзялибыменя,яхотькартошкучистилабы.Нуи,конечно,вДонецк,на танке...