«Мальчик не плакал – выл. Вот и пристрелили». История семьи из Донбасса, которую попала к оккупантам «на подвал»

Поселок Зайцево, а также его окраины – Майорск, Жованка и Бахмутка – могут стать так называемой зоной разведения. Если участок подтвердят на ближайшей встрече Нормандской четверки, то уже весной украинские военные покинут этот район. Села станут демилитаризованными, а местных жителей будут охранять работники МВД.

Большая часть населения Зайцево поддерживает разведение: одни люди не скрывают, что, в идеале, хотели бы присоединиться к контролируемой Россией «ДНР», другие убеждены, что с уходом украинских военных здесь закончатся обстрелы, «а так-то плевать, чья будет территория – «серая», под Украиной или станет частью ОРДЛО». Однако есть здесь и те, кто категорически против отвода войск: их немного, но это действительно удивительные люди. Радио Донбасс.Реалии рассказывает историю 56-летней Ирины Борисовой – жительницы Жованки, которая во время войны похоронила часть собственной семьи, в 2015-м вместе с мужем и сестрой прямо из дому была похищена «на подвал» в Енакиево, видела разорванные минами могилы, но все равно вернулась домой, чтобы потом поклясться навсегда уехать, если поселок все-таки станет снова «ничьим».

Этот репортаж с передовой описывает сцены насилия, жестокости и ужаса войны, поэтому не читайте его, если это может вас травмировать.

«Торговцы рыбой»

Чувство страха и неизбежности Ирина Борисова помнит лет с 12-ти. Тогда, в середине 70-х, на Донбассе были сильные ливни, и «завернутый» в низине поселок Жованка почти полностью накрыло водой. Из домов потоком выносило диваны, корыта, бочки, кастрюли и другую кухонную утварь. Люди, всю жизнь работавшие «на семью», в момент лишились нажитого из-за стихии.

«Незабытое с детства чувство беды вновь охватило меня в 2014-м. Тогда я впервые увидела в поселке российских военных. Почему утверждаю, что это были именно российские офицеры? Они были в форме, в дорогих куртках, шапках, обуви. Россияне были на дорогущих машинах, общались с характерным акцентом. Их легко можно было идентифицировать», – вспоминает женщина, гладя огромного кота-«британца» по кличке Додя. В ответ кот мурлычет, но даже не пытается открыть глаза – слишком ленивый.

Ира – невысокая женщина с короткой стрижкой. На ней серая кофточка, спортивные штаны и сбитые из войлока тапочки с черной пуговицей сбоку.

Мы говорим в их с супругом доме в Жованке – поселке, где даже на Крещение на улицах буквально никого. Здесь стоят покосившиеся дома с огромными дырками от снарядов. И даже штаб гуманитарной помощи, перед которым расклеены объявления о разведении и графике выдачи хлеба, сегодня безлюдный.

Доска объявлений возле гумштаба в поселке

Серость и туман тут разбавляет, разве что, аллюзия на детскую площадку – возле гумштаба установлены несколько разноцветных качелей. И все. Яркого в селе, кажется, больше нет.

Детская площадка возле гуманитарного штаба в Жованке

До того, как Жованку официально заняли украинские военные, о поселке почти не вспоминали в новостях. Ира говорит, здесь так серо, потому что местные пережили то, что у здоровых людей просто не укладывается в голове.

«Первые обстрелы, – продолжает женщина, – начались у нас еще в марте 14-го. Уже позже я узнала, что это были 120-мм мины. У меня, знаете, сложилось впечатление, что боевики тогда просто стреляли и просто попадали. Это не было часто – раз прилетел снаряд и бабаааах… Повредил дом».

Ирина Борисова говорит, что заберет животных и уедет их Жованки, если поселок снова будет «ничьим»

Несмотря на то, что живут на войне, Ира и ее супруг Юрий Голуб открытые и светлые люди. Они всегда рады видеть журналистов и украинских военных – в секунду приглашают в дом, варят привезенный из Вены кофе, предлагают перекусить и в один голос говорят: «Только не стесняйтесь, проходите-проходите! Устраивайтесь!».

До начала боевых действий, и сейчас, но в гораздо меньших объемах, семья занималась бизнесом. В теперь подконтрольной российским гибридным силам Горловке у них были магазины и торговые базы. Первые россияне, по словам Ирины, начали массово приезжать в Горловку даже не в 14-м, а в 2013 году.

В небольшом городе все, кто занимается торговлей, знали друг друга в лицо. И знали, как тяжело заработать первый капитал. Людям с тем самым характерным акцентом, которые появились из ниоткуда и стали заниматься оптовой продажей рыбы, Ира сразу же не поверила. Потому что, как минимум, нельзя «без истории» заработать денег, и просто так за один день занять немаленькую торговую нишу.

«Они, – делится женщина, – ездили на огромных американских «доджах», вели себя очень раскованно и постоянно повторяли, вот, мол, скоро сюда придет Россия, тогда все станет хорошо, тогда заживете. Я не понимала… какая такая Россия? Куда придет? У меня вообще мама русская, папа из-под Киева. Я с детства общалась с мамой на русском, а с папой – исключительно на украинском. Он говорил мне: «Я не розумію російську, українською говори». Никогда раньше не воспринимала россиян, как врагов, но все равно искренне не могла понять, куда они и зачем придут».

В конце 2013-го и в начале 14-го события развивались больше, чем просто быстро. О россиянах в Горловке ходили разные слухи. Одни из них никто не может подтвердить, другие город ощутил на себе, когда начались активные военные действия. Также же из ниоткуда, как оптовые торговцы рыбой, здесь появилось огромное количество оружия. В цехе по прессовке макулатуры, которым также владели Ирина и Юрий, работники уверяли, что россияне купили в центре Горловки однокомнатную квартиру и доверху набили ее оружием.

«Такой слух, – подчеркивает женщина, – появился еще в конце декабря – в начале январе 2014-го (то есть, за несколько месяцев до официального оглашения АТО. – Ред.). Где-то в марте по Жованке стали стрелять минами, приехали российские офицеры, о которых я уже вспоминала, и начали появляться местные «орки» – бездомные, алкоголики и бродяги, но зато с оружием в руках. Они тут бегали, я даже не знала, как это называется, а теперь знаю – бегали с РПГ, ручным противотанковым гранатометом».

Мама

Чувство беды из детства сменилось на осознание войны, когда снаряд попал в дом тогда 74-летней мамы Ирины Лидии Васильевны. По сути, первый разрушенный дом в Жованке – это дом, где выросла Ира, дом, в котором теперь никто не живет и больше жить не будет – он развален, разбит и «законсервирован» клеенкой.

«Несмотря на происходящее, – продолжает женщина, – мы с Юрой каждый день ездили на работу. Утром уезжали, а возвращались где-то после обеда – часа в три-четыре. В это время в селе могло происходить что угодно. Было такое, что утром хата еще стояла, а потом возвращаемся – она уже догорает. Вот, однажды ехали со стороны Майорска и просто на наших глазах в Жованке начали разрываться снаряды. Один из них попал в угольный сарай моей мамы. Она в тот момент, как раз, принимала ванну в доме. Ее выкинуло взрывной волной на пол. Повезло, что ванна была за твердотопливным котлом – если бы он не прикрыл, маму бы побило осколками.

Еще до войны у нее диагностировали болезнь Паркинсона, но в тот момент маму трусило, как никогда. Залетаем, а она говорит: «Я не понимаю… Не понимаю… Что происходит?». Мы вывезли ее в этот же день. Вот сейчас. Собрали сумку с документами и необходимыми вещами, и увезли к дочери в Константиновку».

В первые годы боевых действий Лидия Васильевна успела пожить и у внучки, и у второй дочери в Киеве, и в Полтаве. А в 2018-м она не выдержала и попросилась назад в Жованку. Ира сказала: «Хорошо, мамочка, я тебя заберу к себе». Тогда обстрелы в поселке не прекращались, но уже были не такими активными и страшными, как раньше. Казалось, все может вот-вот наладится, но, пока Ирина и Юрий были на работе, однажды днем снаряд прилетел прямо к ним во двор.

«Во время того обстрела мама очень испугалась. От страха у нее отказали ноги, она выползла на руках на улицу… Доползла аж до калитки. А, когда мы нашли ее, то сразу спросила: «Ирочка, дочечка, скажи, что заставляет тебя здесь быть? Я уже готова умирать в чужой яме, где угодно, но не в своем доме. Увози меня», – говорит Ира, и теперь наш разговор будет периодически прерываться на «подавление» предательски подступающих слез.

Лидию Васильевну, так же быстро, как и в 14-м, тут же вывезли к младшей дочери в Киев. Но вскоре она таки умерла не дома. И похоронили ее тоже не дома – на родине мужа недалеко от столицы. Хоронить в самом Зайцево теперь вообще никого нельзя – местное кладбище, где покоится папа Ирины, контролируется боевиками группировки «ДНР».

Разорванная семья

«А я тогда, – продолжает Ира, – не уезжала, сначала, из-за свекра, потом из-за свекрови. Он болел лимфолейкозом, а она потеряла рассудок, когда потеряла его».

В 2015-м тогда 76-летнему отцу Юрия сделали химиотерапию. Врач грубовато, но честно, сказала: «Он еще точно протянет три года. Эта болезнь подкашивает молодых, а такие взрослые еще поживут». И бывший сотрудник ртутного комбината действительно жил. Он присматривал за животными и домом детей, поправился и даже приобрел румянец.

«Но где-то после 8 марта 2016-го, – говорит Ирина, – свекр пошел получать гуманитарную помощь, и протащил на себе аж 27 или 37 кг «гуманитарки». Пришел домой и сразу лег. Ему ведь категорически нельзя было поднимать тяжести… Мы в тот момент вынужденно выезжали в Полтаву, но после звонка Юриной мамы вернулись. Свекр «сгорел» в августе. Его похоронили на кладбище в Бахмутке. Через какое-то время ушла и свекровь. Она тяжело переживала смерть мужа, и, как следствие, перестала понимать, что происходит вокруг. Украинские военные даже приводили ее ночью к нам домой. Свекровь босая и в одной только ночной сорочке пришла к ним на блокпост. Не понимала, что делает. Когда она стала совсем плоха – мы вывезли ее к дочери в Запорожье. Там свекровь умерла, там и похоронена. Вот так, получается, война разорвала нашу семью».

Подвал и могилы

От когда-то успешного бизнеса у Ирины и Юрия сейчас остались небольшие торговые точки. Одна из них находится прямо тут, в Жованке, на дороге возле их дома. Сладкую воду и шоколадки там продает сама Ира. Если в ларьке никого нет – люди нажимают звонок, и к ним выходят. 4 июня 2015 года, когда Жованка была «серой» и не контролировалась ни одной из сторон, звонок нажали, чтобы похитить семью и вывезти «на подвал» в Енакиево.

«Моя сестра, – рассказывает Ирина, уже не сдерживая ком в горле, – приехала тогда из Киева, чтобы мы могли помянуть отца. Обычно на девятый день после Пасхи всей семьей ходили к нему на кладбище в Зайцево, но оно оккупировано. Находиться на кладбище стало небезопасно еще в 2014-м. Нам уже тогда говорили, чтобы не ходили к могилам, потому что там растяжки и неразорвавшиеся мины. Но мы в начале войны все-таки пошли вдвоем с Юрой. Как я, скажите, могла не пойти к отцу? Взяли тяпки, секатор, лопату. Работали там, красили, убирали. Муж переживал и постоянно повторял: «Смотри себе под ноги. Не ходи никуда. Смотри под ноги». А я взяла и… Подняла глаза. Вижу: прямое попадание в могилу, вырванный из земли гроб. Отвожу чуть взгляд, а там на большом кусте сирени висит голубое покрывало. То самое… И я понимаю: если сейчас начну всматриваться в детали, то найду все. Вот буквально все. Юра тут же сказал: «Собирайся. Мы уходим». И на выходе увидели еще один вырванный из могилы маленький гроб. Открытый. Внутри было пусто».

С тех пор семья не решалась пойти на кладбище, поэтому в 15-м сестру-преподавателя английского Ира встречала дома в Жованке уже после поминок. Говорит, приготовила ужин, взяла коньяк, а перед этим вспомнила разорванные минами могилы, и от бессилия записала видео, где просто и от чистого сердца желала боевикам «пропасть пропадом за то, что нет даже возможности сходить на кладбище к родным».

«Когда позвонили в звонок, – вспоминает женщина, – открывать пошел муж. Его не было довольно долго, а потом к нам на кухню зашли вооруженные люди. Один из них приставил к моей голове автомат и сказал: «Медленно». Я не сразу поняла, что происходит, но тут завели избитого Юру. Сказали собираться, сейчас будем уезжать. «Куда?» – спрашиваю. «Куда надо – туда и поедешь», – отвечают. Я попросила надеть спортивные штаны и какую-то кофту. Разрешили. Пока одевалась, ворвался один из боевиков, стал подгонять. Не знаю, как он не заметил в спальне портрет сына с присяги, где Олег стоит с автоматом в руках и возле огромного флага Украины».

Дальше Юрия, Ирину и ее сестру погрузили в их же автомобиль и увезли в неизвестном направлении. Позже выяснилось, что боевики группировки «ДНР» украли семью «на подвал» в Енакиево, потому что соседи рассказали, что их сын Олег еще в 2014 году ушел воевать за Украину добровольцем. А еще вооруженные люди нашли в доме блокнот Ирины, где она каждый день писала что-то вроде списка задач и отмечала, какой была погода. Боевики решили, что метеоданные о том, шел ли вчера дождь, могут свидетельствовать о том, что женщина является корректировщиком огня. Видео, где Ира в отчаяние говорит, как больно и сложно сейчас стало жить, не нашли буквально чудом. Как и чудом не заметили тот портрет сына в спальне.

«Лично меня, – углубляется в воспоминания женщина, – не били. Толкали, пихали, прикладом могли стукнуть, но не избивали. Все потому, что со мной «работал» российский военный. А вот сестру поломали хорошенько. Так хорошенько, что она до сих пор не может прийти в себя. Кстати, били исключительно украинцы. Вот те, кто поддерживает «ДНР». Помню, как сбежались эти «орки». Грязные. Вонючие. В резиновых тапках. Если есть ад, то он был там. В Енакиево. Сестре выворачивали плечевые суставы. А у меня так поднялся сахар, что все пересохло во рту. Сестра потом спрашивала, как я так смогла собой овладеть. А я просто-напросто физически не могла говорить».

Всех членов семьи «допрашивали» отдельно. Но в какой-то момент к россиянину, который «работал» с Ирой, присоединился один из местных жителей. Он позвонил с ее телефона сыну, представился украинским военным и стал расспрашивать, помнит ли Олег, как они виделись на Майорске.

«Уже потом, – продолжает Ирина, – сын рассказывал, что не сориентировался с первой секунды, потому что несколько суток не спал, да, и человек поздоровался фразой «Слава Украине!». Но уже через минуту Олег понял, что мама бы никогда не дала чужому свой телефон. Плюс бригада, военным которой представился мужчина, не выходила из Дебальцево, как уверял человек по ту сторону трубки. Сын сразу же попросил напарника пеленговать номер – так они определили, что мы в Енакиево, и нас взяли. Олег сказал, что его с кем-то перепутали, что он никакой не военный и на Майорске они пересекаться не могли. Отрезал, мол, я сейчас под Одессой с друзьями и девочками, вообще в бане паримся, перезвони завтра».

Когда боевик вернулся и пересказал разговор, российский военный стал называть его дебилом, а потом приказал отвести Юрия, Ирину и ее сестру на КПЗ. Дальше, говорит женщина, их еще несколько дней продержали в заточении. Потом отпустили, дав 12 часов, чтобы выехать из Жованки. Ирина и Юрий переехали в Полтаву: там, не находя себе места, тоже пытались вести небольшой бизнес. На трассе «Киев-Харьков» у них был ларек, где Ира прямо на месте жарила и продавала чебуреки.

«На подвале» страшнее всего, – продолжает, – было слышать крики. Теперь уже думаю, это были украинские военнопленные. От тех стонов волосы дыбом становились. Потом говорили, что их резали на куски. И их действительно резали. Я слыхала такое… Человек не может кричать, когда ему просто больно. Так кричат, когда действительно рвут на части. Еще помню разговор надзирателей о том, как расстреляли семью с двумя детьми. Один рассказывал другому, как взяли семью, нашли у них карты, решили, что те корректировщики огня и расстреляли. «Родителей сразу, старшую девочку потом, а потом малого. Мальчик не плакал – выл. Вот и пристрелили», – говорил один из боевиков. А потом добавлял: «А потом приехали специалисты из Донецка, посмотрели карты и сказали, что это карты грибников. Просто семья ходила за грибами в Красный Лиман».

Только вместе

В доме у Ирины и Юрия нет роскоши. Ее, наверное, никогда и не было. Здесь чисто и по-домашнему тепло. Уютно, насколько вообще может быть уютно на войне. В одноэтажном доме несколько комнат, а из нового, кажется, только пластиковые окна, которые пришлось поставить, потому что старые выбило взрывной волной.

Кота Додю привезли в Жованку из Полтавы. Он не знает страха обстрелов, но знает любовь

Весь наш разговор мурлычет кот Додя, но он все так же не открывает глаза – лень сильнее интереса рассмотреть нового человека. Ира говорит, до войны у них жили шестеро котов. Всех их в разное время убило.

«Знаете, как мы их находили? Как капусту крошат. Вот так их побило осколками».

«Британец» Додя появился в год, который семья прожила в Полтаве. Единственный из животных семьи, кто пережил войну, – немецкая овчарка по кличке Варгун. Во время обстрелов ему отнимает задние лапы, он писает под себя и на передних лапах ползет вперед. Чтобы пес приходил в себя после обстрелов, в гараже установили деревянный поддон со старой шубой вместо подстилки. Юрий заносит его туда на руках, проходит несколько дней и Варгун восстанавливается.

Как-то под фотографией пса в Facebook один из пользователей написал, что собаке нужны препараты для сердца, а Ира ответила, что Варгуну нужны любовь и забота. Наверное, любовь и забота – те две силы, которые помогли семье выжить на войне.

Во время бомбежек у Варгуна отказывают задние лапы, но он единственных из животных семьи, кто выжил на войн


«Когда по нам стреляют, – говорит Ира, – то бьют обычно с шахты Румянцева. И я слышу «пууууух», а потом считаю… Один, два, три… 23, 24… 24 – это попадает ко мне прямо в дом. Если уже 25 – фуууух. Еще живу, летит дальше. А потом 26 и… Бабах! И тогда наш дом поднимается с корнями. Как деревья, знаете? Поднимается и становится назад».

В 2018 году Юрий перенес операцию на открытом сердце. Кардиологи говорят, мужчина заболел из-за стресса. Ему противопоказана любая физическая нагрузка, даже за рулем ездить нельзя. Теперь машину водит Ира. Каждый раз, проезжая по простреливаемой дороге, одним глазом она смотрит перед собой, а другим – фиксирует мужа и переживает, чтобы ничего не напугало его.

«В июне 2019 года был обстрел, и Юру сильно трепануло. Опять сбился сердечный ритм. Я хотела обратиться к врачам, но супруг сказал: «Все. Ничего делать больше не буду. Сколько мне дано – столько и проживу». Все это чревато декомпенсацией. Сердце может остановиться в любую минуту. Врачи разводят руками, мол, в таком состоянии можно прожить еще 10, 15, 20 лет. А может и… Никто не знает», – говорит Ира.

В спальне пары, между шкафом и дверью, висит гитара. Когда-то в молодости Юрий играл в группе, а теперь играет Ире, чтобы и она не боялась обстрелов. Когда женщина сидит на диване, считая до 24-х и больше, Юрий изо всех сил горланит песню «Скворцы» группы Машина Времени. В такие моменты он говорит жене: «Ируня, не слушай их. Не слушай! Слушай меня! Меня слушай!».

Чтобы жена не боялась обстрелов, Юрий поет ей под гитару

А еще пара высчитала, что их спальня со всех сторон окружена стенами и другими комнатами – значит, обстрел безопаснее всего пережидать именно там. Если и возможно, то только маловероятное прямое попадание. Теперь и всегда, когда боевики лупят по Жованке, Ирина и Юрий ложатся в кровать и прижимаются друг к другу: говорят, если и умирать, то только вместе.